В 2020 году в издательстве Маджента вышла книга о ветеране комсомола Смоленщины В.И. Атрощенкове. Автор и сотавитель книги П.И. Привалов. В сборник вошли воспоминания о Валерии Ивановиче друзей и коллег, а также газетные статьи и выступления самого В.И. Атрощенкова.
1. П.И. Привалов "Главная книга"
Валерий Иванович Атрощенков - из тех очень немногих людей, о которых за свою журналистскую карьеру писал я неоднократно не только по редакционному заданию. Где-то в 2004-м году очень плотно мы схлестнулись на почве, как бы сказать, краеведческой. При участившихся встречах обменивались «драгоценными» находками в этом плане. И я начисто забыл о профессиональном интересе, который за многие годы стал как бы второй моей натурой. Как Орик Иванович Лонский любил повторять: журналист - это не профессия, это болезнь. Болезнь в данном случае отпустила меня - я сам с удовольствием давал своего рода «интервью».
Как-то принёс Валерию Ивановичу небольшой отрывок из несправедливо обойдённых вниманием «Рабочих тетрадей» Твардовского 50-х годов:
«...Если мне нужен был в дело какой-нибудь пастушечий прутик, клок пахучего сена, какой-нибудь изгиб лесной тропинки, какая-нибудь штуковина из обихода, птица или рыба, изделие материнских или отцовских рук, занятный случай, песня, шутка, присловье или одно доброе словечко - я все это, не задумываясь, брал оттуда, из моей главной книги, которую я знал с любой страницы. И это тем более было удобно, что заметить этого заимствования никто не мог, так как книга оставалась ненаписанной и была известна только мне. И меня нередко хвалили: смотрите, какой у него язык, какие описания, какие детали быта и т.д. И невдомек было, откуда все это у меня. Другое дело, если бы книга была написана и напечатана...»
Это Александр Трифонович писал о том богатстве, которое впитано им было в детстве, как говорят, с молоком матери. Меня поразило, что для А. Т. вот этот обретённый в детстве мир существовал всегда именно как книга. Главная книга. Он из неё всё время брал цитаты, но сверхзадачей видел - явить её миру в полном объёме: «Погодите, почитаете ещё». Так он задумывал своего «Пана Твардовского» {деревенское прозвище отца)...
Неожиданно В. И. опустил меня с небес на землю: «Причём здесь исключительность Твардовского? Такая «книга» у каждого есть». – «Так напишите её!» - «Я же не писатель»…
Но вот эта «главная книга» что-то в нём задела, и он при случае вспоминал это определение Твардовского или своего рода синоним, употреблявшийся Александром Трифоновичем наравне, - «золотой фонд души». Так он предложил назвать заявленный Виктором Васильевичем Ильиным грандиозный проект многотомного издания «библиографических редкостей писателей-смолян» за всю тысячелетнюю письменную историю (кстати, стал первым подписчиком, внеся приличную сумму, когда это издание было ещё, что называется, вилами по воде). И уж вовсе его восхитила другая моя находка в дневниках Твардовского:
«...Хочется записать одну, наверно, глупость. В нас есть некий ум, который умнее и справедливее нас, и если бы слушаться его, то как бы всё было хорошо и правильно, но мы убегаем от него, от того безошибочного и доброго человека, в нас самих находящегося, и поступаем по-своему - в угоду страстям и страстишкам, т. е. по-дурацки. Хотя знаем о его присутствии даже в состоянии опьянения и даже немножко (до поры) слушаемся его.
<...> Удивительно, как в дневнике наряду с пустяковыми и даже стыдными по своей ненужности, мелочности записями не находишь записанными факты, переживания, мысли, которые отлично помнишь много лет - они в том «дневнике», который всё время живёт в нас... (16. XI1.66. Пахра)».
Выступление В.А. Твардовской в областной библиотеке. 01.09.2005
Валерий Иванович несколько раз перечитывал эту запись, проговаривал по предложениям, повторяя: как это верно, как точно... Мне показалось, что Атрощенков лично знаком с «тем человеком».
Не скрою, я подбивал В. И. на книгу. Это был не просто корыстный расчёт - мне по душе был парадоксализм и размах его мышления. Мне жалко было его словечек и комментариев, которые бесследно растворялись в окружающей среде. И я обрадовался, когда вдруг Атрощенков позвал меня в магазин, чтобы выбрать ему хороший диктофон «для работы». Я выбрал недешёвый, надо сказать, японский цифровик, на который мог только издали облизываться. Валерий Иванович забрал покупку домой, а через пару дней отдал мне. Я было начал отпихиваться, но услышал убойный довод: книгу будем делать.
Так родился цикл наших бесед «Цель жизни человечества» (ни много ни мало). Да, Валерий Иванович был максималист, и наши беседы через пару месяцев показались ему «не совсем то». Я предложил подход «мемуарный», чтоб «японец» не простаивал. Вскоре услышал: «Что это мы всё про меня? Вот нашли тему». Году, этак, в 2007-м вместо привычных газет и брошюрок «к размышлению» меня в КП Атрощенкова в гостинице «Центральной» ждал сюрприз: столешница прогибалась под грузом трёх толстенных папок. Одна была моднючая в своё время, кожаная, со многими отделениями - застёжки еле сходились. На верхней папке зелёным фломастером было выведено «Вместо завещания». «Это тебе, - кивнул сквозь завесу табачного дыма старший товарищ. - Мой архив». Честно скажу, я испугался: «Что-то случилось?» - «Это на будущее. Пригодится»... - «Не-не-не! - пошёл я в отказ. - Не возьму. Может, я, вообще, раньше вас»... - «Перестань... Забирай». - «Да я и не дотащу. В дипломат не влезет»... - «Вот тебе пакет - не порвётся». Дальше отнекиваться - обидеть человека, в прямом смысле, насмерть.
Дома я просмотрел эти папки — и впал в уныние. Это был «прошлогодний снег», очень много снега, и я решительно не видел, что со всем этим делать. Упаковал, как было, и положил в шкаф. Потом добавлял туда всяческие выступления и заметки В. И., которые не смог опубликовать. Не знаю, может, Валерий Иванович ждал какой-то другой реакции. Во всяком случае, несколько лет спустя (в канун 12-го года) нарисовался у нас ещё один проект. Атрощенков предложил подготовить брошюру, чтоб она в каждой школе и чуть не у каждого школьника была. С различными правительственными Указами относительно Смоленщины, с календарём знаменательных дат в истории родного нашего края. Я посмотрел эти списки и заметил, что большинство дат ни о чём нынешним школьникам не говорят. Надо бы рассказать о них, «утеплить» теми же статьями и выступлениями самого Валерия Ивановича. «Ладно, делай». Подготовил солидную такую подборку - чисто краеведческую, - отослал по электронной почте (через сына Павла). Звонит В. И. «Что за ерунду (было употреблено более крепкое слово. - П. П.) ты мне прислал?».
Главное, там же всё - его: ни одного моего словечка нету. Не выдержал: «Ну, Валерий Иванович, на вас не угодишь!..» - «Да не надо мне угождать!..» - бросил трубку. И столько даже не гнева, не раздражения, а какой-то боли от непонимания было в этом возгласе...
Нет, мы ничуть в тот раз не поссорились, и следующий день, как обычно, начался со звонка В. И. - с традиционных поздравлений с одному ему ведомыми праздниками. Просто «сборник раздора» был вынесен нами за скобки - и мы к нему больше не обращались. Это была последняя попытка «главной книги» Атрощенкова. Прижизненная.
Когда младший сын Валерия Ивановича Михаил предложил мне составлять и редактировать книгу памяти отца, я не удивился: знал, что нечто подобное будет. Так или иначе. Но у меня и сейчас звучит в ушах «мне не надо угождать». Я эту фразу пережил, пропустил через себя ещё тогда. Просмотрел свои интервью, юбилейные зарисовки («датские», как их называют журналисты, а В. И. говорил - прижизненные некрологи). И - да, думаю, «переслащено». Хоть и от всей, что называется, души. Я всё это творчество отмёл, исключил из будущей книги. Тем не менее, столько «попыток», море материалов: здесь, на компьютере, плюс эти папки «вместо завещания». До 75-летия Валерия Ивановича больше года. Господи, да тут - месяц непыльных трудов, не выходя из дома. Но я вышел...
Начал заказывать воспоминания, опрашивать друзей, знакомых и так... врагов даже. Один товарищ мне сообщил, что на презентации подобной книги (кажется, по Игорю Пузырёву) В. И. сказал, что его сыновья такой книги не издадут. Не знаю, товарищ не был другом Атрощенкова, но я почему-то сразу поставил акцент на слове «такой». Такой не издадут. А ведь неплохая получилась книга.
Но странное дело! Вот, допустим, я говорю с человеком, который давно порвал, плюнул и растёр... С другим, третьим, которые тоже разругались с Атрощенковым в дым. И слышу: это должна быть особенная книга, это был необычный человек, это был самородок и т. п. И я думаю: значит, не один я такой - не вполне нормальный, который не раз и не два крепко обижался на В. И., «спускал на тормозах», в конце концов, «порвал» - и сейчас сидит и «давится слезами».
Значит, не один я вижу под личиной «Валерия Ивановича Ноздрёва» (определение от политика и поэта Анатолия Лукьянова) «безошибочного и доброго человека, в нас самих находящегося.... всё помнящего, всё отмечающего»? И какой это редкий сейчас «человек»!..
Мне некому теперь угождать. Но я сделал ошибку. Весь этот год, откуда только можно, я натаскивал всякие «свидетельства» и «материалы». Туда, где и без того было очень много. Эта гора задавила меня. В своё время Александр Блок красиво сказал, что с каждым человеком умирает Вселенная. Но, на деле, бывают разные Вселенные. Одни - «сбегаются», усыхают до карманных размеров, и даже на некролог с трудом наскребёшь. А тут... Вселенная разбегается, и нельзя, никак не получается впихнуть её под одну обложку, её даже осмыслить не получается.
...Мне пришлось браковать и отбрасывать. Всё это «море» я попытался разбить на условные главки. В них нет хронологии, но это попытка некоего тематического членения. Воспоминания, статьи об Атрощенкове и самого Атрощенкова, его выступления, его безалаберный архив, который чуть копнул - и отступился. Мои комментарии - это, по сути, аварийные плотины, чтобы не захлестнуло, не затопило это «море имени Атрощенкова». Но оно прорывается. Волна за волной. Может показаться кому-то, что в книге — повторы. Это волны, копящие мощь для «девятого вала» - так и смотрите. Смотрите, вообще.
Один обкомовский, а потом и администраторский до пенсии, водитель разоткровенничался со мной о своей удачливой, обогретой близостью с высоким начальством жизни. И вот услышал от него: Атрощенков был «хороший мужик» (то есть их, извозчиков аппарата, «не топтал»), но... «балабон». То есть?.. Ну, несерьёзный человек, фантазёр, пустозвон. Этот начальственный попугай даже не понимал, что говорит что-то обидное для «хорошего мужика». Но большей клеветы, которая постоянно подпитывается сверху, я и придумать не могу.
Атрощенков на дух не переносил всяческих начётчиков, плакальщиков и пустопорожних сотрясателей воздуха. Помню, как вместо ожидаемого сочувствия, я нарвался у него на жёсткую отповедь. Написал статью, где Валентина Александровна Твардовская упрекает смолян, что до сих пор (2005 год) на родине Твардовского нет хотя бы «чтений» его имени. Ведь даже в память о его помощниках по «Новому миру» такие чтения давно проводятся земляками. И вот я говорю: мне стыдно. А Валерий Иванович: «Что толку от твоего стыда? Надо Чтения - делай. Тебе помогут». - «Так ничего же у нас нет»... - «И не будет, пока друг другу в жилетку будем плакаться. Вот - назначим дату, соберём людей, пригласим дочерей, через два месяца проведём. Не говорить надо, а делать». И провели Чтения. И вот уже к 16-м готовимся. Тринадцать сборников выпустили.
Кто знает, не даст соврать: Атрощенков требовал дела - сейчас, не откладывая. Делаешь? - молодец! Нет - скатертью дорога.
Я пытаюсь, Валерий Иванович, я делаю ещё одну попытку...
P. S. Несколько лет назад и по другому поводу В. А. Твардовская «напомнила» мне слова из записных книжек Анны Ахматовой, что «самовольное введение прямой речи следует признать деянием, уголовно наказуемым». Мол, «человеческая память устроена так, что она как прожектор освещает отдельные моменты, оставляя вокруг неодолимый мрак. При великолепной памяти можно и должно что-то забывать». В этой книге вы встретите немало именно «прямой речи» Атрощенкова в моей передаче. Не оспариваю Ахматову и признаю, что «прямую речь» и диалоги с Валерием Ивановичем использую как художественный приём. При этом ручаюсь за их смысловую достоверность и эмоциональную окраску.
Петр Привалов,
лауреат премии имени А.Т. Твардовского
